Был некогда Туи Тонга,свирепый и дикий духом человек. Больше всего он любил воевать и убивать людей, и на всех островах его боялись, а не любил его никто.
Даже женщины в его собственном доме не любили его. А женщин в его доме было очень много. Он забирал к себе силой всех красивых девушек, когда покорял края их отцов. А некрасивых убивал. И еще он уводил жен от мужей, отнимал дочерей от отцов.
Ничего и никого он не боялся — ведь он был высокий и могущественный вождь,и за ним шли многие.При нем были все самые безумные и злые удальцы, они везде были с ним, всегда помогали ему побеждать врагов.
Однажды случилось такое.Вождь вышел в океан на своей огромной друа (самое крупное и мощное из фиджийских судов,способное преодолевать большие расстояния и перевозить большое число людей и грузов),и вдруг в небе показалась страшная туча,а из нее вылетел внезапный и дикий ветер. Ветер бросился прямо на лодку,сорвал с нее парус и унес его. Тут же все успокоилось.
Вождь сказал:
— Ужасный ветер!Хорошо еще, что он нас оставил в живых. Но вот паруса нам не вернуть.Ну,люди, беритесь за весла: возвращаемся к земле.
Они спустили мачту и стали грести, вычерпывая к тому же воду из лодки.Плыли они очень медленно, ведь лодка была огромная, тяжелая, и людей на ней было множество.
Ночь пришла, а они все еще были в океане, проплыли совсем мало. Всю ночь гребли, не останавливаясь, и уже слабость с усталостью принялись их донимать. Утро пришло, а земля все еще была далеко. Тут поутихли их духи, видя, в какую беду они попали.
И люди стали говорить:
— Мы хотим есть,мы уже совсем без сил. Больше мы не можем грести.
Подняли весла и сели молча. А лодка медленно покачивалась на волнах.
И тут вождь сказал:
— Надо поесть. Что у нас осталось из еды?
Один юноша сказал:
— Ничего, мой господин. Вчера, еще до этого страшного ветра, мы съели наш последний ямс (важнейшее культурное растение Океании).
И вождь сказал снова:
— Мы должны поесть.Никто не может работать без пищи.Идите посмотрите, не осталось ли на зама банановых черенков
Эти слова имели другой смысл. Ведь на зама всегда сидят женщины, им не подобает сидеть на ката. И потому, раз вождь сказал:
“Идите посмотрите, не осталось ли на зама банановых черенков”, — это означало: “Убейте какую-нибудь из женщин, и мы ее съедим”.
Один юноша взял палицу и пошел к женщинам. А те уже столпились на зама в ужасе, ведь до них долетели слова вождя. Юноша высмотрел Талинго , дочь Такапе, подозвал ее палицей и сказал:
— Идем, Талинго, тебя зовет вождь.
Она встала, прижимая к груди младенца, и медленно-медленно пошла на корму, где сидел вождь. Вот уже поднялась над ней палица — и тут с громким криком она спрыгнула в океан и скрылась под водой вместе с младенцем.
Вождь приказал:
— Копье, копье! Подать мне копье! На этот крючок рыбка и попадется! — захохотал дико, потряс копьем и ступил вперед, к самому борту. Стал высматривать ее в воде: вот-вот покажется.
А она нырнула под лодку, схватилась за крестовину между зама и ката и замерла, скрытая между корпусами лодки.
Те в лодке ждали, ждали, а потом решили:
— Акулы ее съели.И ее, и младенца.Так что опа не вынырнет никогда.
А Талинго решила прятаться до темноты. Из укрытия услышала она свист и стук палицы, слышала последний крик жертвы, слышала, как юноши переговаривались А было так. Тот юноша, Фаха, спросил вождя:
— Что же нам теперь делать, кого еще выбрать? Эту женщину съели акулы, а мы по-прежнему голодны.
Тут вождь посмотрел на него гневно и закричал:
— Да, голодны.И съедим мы тебя!Это ты упустил ее, ты дал ей уйти.
С этими словами он прошил его своим копьем Тут-то Талинго и услышала предсмертный крик и удар жуткой палицы.
Когда стемнело, она неслышно выплыла, поплыла, а с собой взяла балансир лодки. Никто не заметил этого: все были заняты едой. Она положила дитя на балансир, сама уцепилась за его стержень, и вот уже волны понесли ее в темноте неизвестно куда.
Четыре дня и четыре ночи держалась она на волнах,все время плакала, горевала, но исправно кормила младенца. Над ними кружили огромные птицы, она отгоняла их, и все же одна задела клювом ребенка и вырвала ему глаз.
Четыре дня и четыре ночи несло их по волнам, а на рассвете пятого дня выбросило на риф у берега Оно. Тут Талинго собрала все силы, поднырнула под буруны и выплыла в лагуне. Проплыла через всю лагуну и выползла на берег близ Оно-леву. Держа младенца, она рухнула на землю под пальмой.
А в том поселке жил старик по имени Таусере (“спускающий парус”). У него была жена Се-ни-рева (“цветок рева”). Дом их стоял пустой: у них не было детей. Тем самым утром они сошли на берег, собирались спустить на воду лодку и плыть за рыбой, и тут увидели Талинго: она лежала под деревом и держала у груди младенца.
Таусере наклонился над ней, воскликнул:
– Кто это?— и тут же заплакал,потому что увидел:бедная женщина умерла, а младенец,которого она все прижимала к груди, спит себе спокойно.
— Се-ни-рева, жена, посмотри, как грустно, — плакал Таусере, и жена заплакала вместе с ним.
Потом жена сказала:
— Это чужестранцы. С Тонга. Тонганская лодка погибла, а их вынесло сюда. О горе, горе! Она такая молодая, такая красивая. А ребеночек! Правду ты сказал, муж, грустно. Что делать, надо выкопать могилу и похоронить их.
Не успела она договорить,не успели они с мужем доплакать, как ребенок открыл глаза и улыбнулся им. Тут сердце женщины загорелось счастьем, она радостно вскрикнула, бросилась к ребенку и взяла его. Прижала к груди и засмеялась, а потом опять заплакала. И сказала так:
— Мой сын, мой сын. Настоящий сын, ты будешь мне настоящим сыном, ведь тебя послали мне духи. Посмотри, муж, на нашего сына. Нам не придется больше горевать, что наш дом пуст. Духи пожалели нас!
И тут она заплакала от радости.
Талинго похоронили на берегу, к которому она стремилась до исхода сил, и к которому живым доставила свое дитя. А мальчика отнесли в поселок. Все пришли, стали спрашивать, откуда он, чей, а супруги всем отвечали одно:
— Это наш сын, наш настоящий сын. Духи прислали его нам по волнам, — и больше ничего не говорили.
Мальчик стал расти, вырос красивый лицом, ловкий на руку, скорый на ногу, добрый духом. С каждым днем он все больше радовал приемных родителей, и они благодарили духов за дар, принесенный океаном. Назвали они его Мата-ндуа, что значит Одноглазый; ведь одного глаза у него не было.
А Талинго лежала в могиле на берегу, и в сильный прилив волны накрывали ее. Часто по ночам, когда поднимался северный ветер, жители Оно слышали с берега горький плач и дрожали от страха. Когда этот скорбный звук долетал до дома супругов, мальчик начинал метаться и стонать во сне и по его щекам струились слезы.
Однажды, когда так было, старуха взяла его за руку и разбудила. Он проснулся в страхе, а плач прекратился. Он посмотрел вокруг в ужасе и закричал:
— Где же эта госпожа?! Где она?!
Приемная мать вся задрожала и спросила:
— Какая госпожа, сынок?
Он сказал:
— Матушка, неужели это все был сон? Я ее видел, слышал, как она плачет, и ее слезы лились мне на щеки дождем. Матушка, посмотри, щеки не высохли! Значит, это был не сон!
И он смахнул слезы со щек.
Она сказала, успокаивая его:
— Это твои слезы, сынок. Ты плакал во сне, вот я тебя и разбудила. Что за госпожа приснилась тебе?
Он воскликнул:
— Она была, я видел ее! Высокая, благородная, самая знатная госпожа, из тех, какие только бывают. У тебя волосы каштановые, курчавые, а у нее черные, прямые, густые-густые. И кожа у нее светлее, чем у тебя. Она была вся мокрая, так, как будто долго купалась. Стояла надо мной, заламывала руки и плакала. Матушка, скажи мне, кто эта госпожа. Мне кажется, я ее раньше видел. Как подумаю о ее печальных глазах, сердце во мне жжет горем.
Старуха сказала:
— Откуда же мне знать, сынок? Откуда мне знать? Во сне мы видим много неизвестных людей. Ложись и спи, мой дорогой, спи и не тревожь себя снами.
Мальчик лег и заснул. Но когда приемные родители снова взглянули на него, то увидели, как по его щекам опять катятся слезы.
И старик сказал шепотом:
— Это была его мать. Это была его мать! Его дух узнал ее. Смотри, мальчик опять плачет. Давай ему все расскажем.
— Молчи, — зашептала сердито жена, — молчи! Он ничего не должен знать. Разве я ему не мать? Что, я не ходила за ним день и ночь? Да родная мать не могла бы сделать для него больше, не любила бы его больше, чем я! А ты теперь говоришь: “Давай ему все расскажем”. Это слова глупца! Его мать умерла. Теперь я его мать, и он не должен знать никого, кроме меня.
Так они и решили. Плач по-прежнему поднимался в ночи, но они уже больше никогда не будили мальчика: он стонал и плакал во сне. А наутро забывал свои сны, и днем никогда не было слышно того плача.
Прошло время, он стал взрослым юношей, высоким, сильным, нужным своим людям.К тому же он был кроток, добр со всяким и очень любил своих родителей.Они к этому времени одряхлели и ослабли, и им воздалось все добро, что они отдали прежде приемному сыну.
Они остались одни из всего своего матангали (родственная группа). Остальные, мужчины, женщины, даже дети, погибли в великой войне с людьми из явусы ндои. Если бы с супругами не было их приемного сына, им было бы очень плохо, одним среди чужих в поселке. Никто не стал бы о них заботиться.
А вот тамошние молодые люди ненавидели Мата-ндуа. Ненавидели они его за то, что он не ходил с ними, не помогал им в их плохих делах. Он всегда говорил так:
— Ступайте, делайте, как хотите, никто вам не указ. В ваших матангали много людей, за вашими стариками найдется кому ухаживать. А нас очень мало. Все наши погибли, и я один должен присматривать за всем.
Сначала они все дразнили его. Но он не сердился, смеялся и повторял только:
— Ступайте, делайте как хотите. Я же останусь с отцом и с матерью.
И еще они опасались его:ведь он был силен и искусен в делах войны.
Однажды Янго-леву (“силач”) сын Туи Оно (вождя), решил рассердить, поддразнить Мата-ндуа.Он ударил отца Мата-ндуа, Таусере, палицей прямо по голове, и тогда Мата-ндуа бросился на обидчика со страшным криком и свалил его ударом кулака. А потом схватил палицу — она тоже упала на землю, — стал размахивать ею в воздухе и с гневом посмотрел на молодых людей. Их там было много.
— Кто еще хочет ударить?! — закричал он.
Голос его разнесся над всем островом, в поселке все услышали его и помчались на берег — он стоял там.
— Я жду! Кто еще хочет ударить? Туи Оно, ты должен слышать мои слова! И вы, вожди, услышьте! Он ударил моего отца, старого, седого, слабого. Без всякой причины ударил старика!
И Туи Оно сказал:
— Довольно. Опусти палицу, Мата-ндуа. Послушай, что я скажу. И вы все, юноши, слушайте.Вы разве жаждете смерти?Мата-ндуа поступил верно. И теперь кто ударит, обидит его — тот ударит, обидит меня. Кто пойдет войной на него, пойдет войной на меня. Это говорю я, повелитель Оно.
Итак, они боялись его — из-за силы, из-за смелости, из-за слов, сказанных Туи Оно.Боялись и ненавидели все больше и больше. И все время думали, как бы хитростью убить его. Они боялись идти против него открыто и все делали исподтишка — и они, и разные вожди, любившие их. А Туи Оно был уже старик, ленивый и беспечный, оживавший только, если кто-нибудь ужасно прогневит его.
Когда распределяли работы, то погибшему матангали, из которого был Таусере, задавали делать столько же, сколько всем остальным — а ведь один только Таусере и оставался. И все равно Мата-ндуа раньше всех справлялся с работой. От этого они сердились и буйствовали еще больше. Надо было наловить рыбы для торжественного пира — его садки всегда были полны, у них же в садках было пусто.
А это все Талинго помогала сыну: гнала рыбу из их садков в его. Надо было свалить дерево — огонь, которым он сушил ствол, делал свое дело за одну ночь: ведь этот огонь поддерживала Талинго . А у них уходило по многу дней и ночей. И так случалось с любым делом.
Но вот однажды жрец созвал всех людей и сказал, что надо поставить новый мбуре-калоу, лучше и больше прежнего (эта земляная или каменная платформа вдвое превышает высоту самого домика , в плане представляет собой квадрат, имеет довольно высокие стены и высокую, обычно двускатную, крышу. Из-под основания крыши выведены наружу продольные несущие балки, на которых развешиваются подношения духу (раковины каури, зубы кашалота и др.).
И тут враги Мата-ндуа возликовали. Они стали говорить:
— Наконец-то. Наконец-то нашлось то, что ему не под силу.
Разделили работы, и Таусере досталось построить целую стену. В слезах пошел он к себе, а дома жена как раз причесывала Мата-ндуа, натирала его ароматным маслом. Плача, Таусере рассказал им, что случилось. Старуха тоже стала плакать:
— Что же это! Целая стена! Они думают, что мы духи, а не люди! Где взять столько бечевы, как дотащить бревна? И кто поможет нам во всем этом?
— Никто, — ответил Таусере. — Никто. Даже дети не придут нам на помощь. Вожди поселка ненавидят нас. Они просто хотят нас погубить. Так уж лучше умрем сразу, и все будет кончено, а вожди останутся довольны. Пожалей нас, Мата-ндуа, задуши нас обоих. Мы уже стары, слабы, и пользы от нас никакой.
И жена тоже сказала:
— Верно, верно.Послушай отца, сынок, задуши нас, дай нам умереть.
Но Мата-ндуа сказал:
— Нет! Вы будете жить. Попытаемся исполнить положенное, а если увидим, что нам это не под силу, убежим отсюда. Если мы уплывем прочь, то можем утонуть. А в чужом краю нас могут убить тамошние люди. И значит, смерть все равно придет. Но сначала попробуем исполнить положенное.
И Таусере сказал:
— Хорошо. Попробуем. Ничего у нас не выйдет, но давайте попробуем еще раз. Идем за кокосовым волокном, пора плести веревку.
Итак, они уселись в доме и принялись плести веревку. Сплели одно звено — вышла целая сажень плотной веревки. В изумлении и восторге стали плести они свою бечеву: было ясно, что им помогает какой-то дух.
Ночь еще не сошла на землю,а весь пол в их доме был покрыт кольцами прекрасной веревки, и была она всех цветов.
Таусере сказал:
– Довольно,- и они скрутили ее в большой моток.
А когда Мата-ндуа уснул, Таусере шепнул жене:
— Что за чудо, настоящее чудо! Что это, жена? Ничего похожего никогда не было.
Старуха отвечала:
— Это его мать.Точно,точно,она. Кто еще из умерших станет заботиться о нем?
Муж сказал:
— Наверное,ты права. Но кто бы это ни был, его мать или кто-нибудь еще, ясно только,что в хороший день мы нашли ребенка на берегу. А сейчас давай спать: уже поздно, а на завтра у нас еще много работы, и нелегкой.
Наутро они пошли за лесом для опорных столбов. Нашли хорошие деревья, только собрались обжигать их у основания, как налетел страшный ветер, снес все деревья и бросил к их ногам. В мгновение ока оказались они на земле, без единой ветки — можно было вытесывать столбы. А когда они подняли их, чтобы нести, изумились еще больше: огромные бревна оказались не тяжелее охапки сучьев. Они отнесли их в поселок и сбросили там, где надлежало построить мбуре-калоу.
Все изумились, стали спрашивать друг у друга:
— Что же это за дерево, если даже Таусере может его поднять?
Решили тоже попробовать, оказалось: даже два силача вместе едва могут приподнять за край самый маленький столб.
И так было во всем: любая работа была легка для Таусере и Мата-ндуа. Они первыми закончили то, что должны были сделать, и еще долго ждали, пока завершат свое все другие матангали.
Тут юноши поселка стали говорить:
— Все, что мы подстраиваем, все зря. Мы должны сами убить его.
Так и решили. Для начала вырыли огромную яму.Яму эту накрыли ветками, дерном,так что ничего не было видно.Теперь оставалось заманить его туда, он упадет в яму и погибнет. Очень довольные, возбужденные, отправились они назад в поселок.
Уже солнце ушло под воду, уже вышла луна, яркая и светлая. Вдруг на тропинке показалась неизвестная женщина. Она была чудесной красоты . Кожа у нее была мокрая, как будто она только что купалась, и капли в волосах сверкали, зажженные лунным светом. В руке у нее был большой балансир. Вот какая женщина показалась на тропинке.
Янго-леву прокричал ей:
— Кто ты?! Кто ты?! Что ты молчишь? — а женщина не произнесла ни слова.
Янго-леву поспешил к ней, и тут она повернулась и убежала в лес.
Сын Туи Оно бросился за ней, крича:
— Ловите ее, держите! — и все остальные побежали следом с громкими воплями.
Женщина мчалась по лесу, кружила, путала след, наконец выскочила на ту же тропу, оказалась у них за спиной, обогнала их и побежала к яме, что они вырыли. Миновала ее, словно никакой ямы у нее под ногами и не было, а была твердая почва.
Они бросились за ней, вот-вот схватят — и забыли про эту яму! И тут по всему лесу разнесся жуткий смех, громкий, гневный, звенящий — а Янго-леву и десять его одногодков, значит, всего одиннадцать юношей, упали, как один, в ужасную яму, ту самую, что они вырыли для Мата-ндуа. Только один из тех, бежавший последним, уцелел, остался жить и с воплями ужаса бросился назад в поселок.
Туи Оно узнал, что случилось, и зарыдал:
— О горе, горе, мой сын умер! Ужасный день, горе, горе!
Он собрал много своих, и все пошли в лес. Подошли к яме и услышали тягостный стон, услышали предсмертный крик. А случилось так: трое юношей умерли в одночасье, а остальные лежали израненные — ведь на дне ямы они наставили острых кольев, чтобы больнее была смерть Мата-ндуа. Один из тех кольев так прошил в колене ногу Янго-леву, что тот навсегда охромел. С тех пор люди стали звать его не Янго-леву, Силач, а Локилоки, Хромой.
В ту ночь много слез было пролито на Оно. А Таусере, когда узнал обо всем, сказал тихонько жене:
— Это была его мать. Посмотри, как она его охраняет!
И супруги были довольны. А среди ночи, когда луна забралась на самый верх небес, с берега послышалось пение, как будто кто-то пел грозную неукротимую песнь победы, и, кажется, пел по-тонгански. И Мата-ндуа смеялся во сне и тряс кулаком, в котором виделось копье.
Никто на Оно не знал этой песни, не понимал ее, никто, кроме одного человека. Звали его Латуи, и он был родом с Вавау(северная группа островов в архипелаге Тонга). и к здешним берегам шторм пригнал большую тонганскую лодку; он один уцелел в ту бурю. Тогда он был молод, крепок духом, силен телом, а теперь стал стар, слаб и совсем ослеп. Целыми днями безучастный Латуи сидел в доме Туи Оно, ничего не слышал, ничего не видел, ничего не говорил.
А когда первые звуки страшной песни долетели до ночного поселка, он вдруг вскочил, закричал безумно и остался стоять. Слепые глаза его вышли из орбит, весь он дрожал, и смотреть на него было страшно. И он вскричал глухо:
— Кто умер в поселке?! Что за смерть, чья кровь пролилась?! Горе, горе, горе этой земле! Горе, я слышу песнь, приносящую горе! Это ужасная песнь, я знаю ее! Я уже слышал ее, и это было в кровавый день, когда враги взяли нашу крепость и всех наших погубили. Они пели эту песнь ! Слышите, это песнь смерти!
И это были последние слова Латуи, ему не суждено было сказать еще хоть слово. Он упал на циновки, люди подбежали, а он уже умер!
Ужасный страх пришел тут ко всем. Те юноши тоже испугались и не стали больше замышлять зла против Мата-ндуа.
Прошло еще много дней, и вот что случилось. Юноши отправились на За-кау-лала (риф у берегов о-ва Оно-и-лау)ловить морских черепах к пиру, на котором вождям Лакемба подносили положенные дары.
Вожди Лакемба каждый год прибывали на Оно за этими дарами. Целый день ждали юноши добычи, но поймали всего одну черепаху. Тогда решили поставить лодки у рифа, переночевать там, дождаться утра. В отлив все собрались в лодке Туи Оно, пели и рассказывали о делах прошлого — такой у них был обычай.
Один только Мата-ндуа остался у себя и лег спать на палубе своей лодки.
Совсем стемнело.Хромой Янго-леву со своими одногодками пришел к той лодке,увидел, что ненавистный враг спит один на палубе, и возликовал. Тихонько подобрался он к якорным кольям, вогнанным в риф, и отпустил веревки, а его спутники вытащили из лодки весла и вынули балансир! Лодка тотчас ушла в темноту океана — ведь тогда был отлив и к тому же ветер дул от берега.
Янго-леву дико захохотал и крикнул:
— Прощай, Мата-ндуа!
И все захохотали вместе с ним.
— Прощай, Мата-ндуа! Доброго тебе ветра, счастливого плавания!
Но Мата-ндуа ничего не слышал, он спал крепко.
Он спал и видел сон. Снилось ему, что волны несут его в открытый океан и, что он не может найти весел — их нет! Смотрит он, и вот — о горе! — земля уже далеко, а вокруг него волны и волны — справа, слева, спереди, сзади.
Ему страшно беспредельно, и вдруг он видит: черная точка пляшет на гребне дальней волны. Он смотрит на нее, а она все ближе, ближе, и его дух взволнован, непонятно отчего.
Он думает: “Кажется, человек плывет”, но тут видит еще большее чудо. Он видит во сне: к нему плывет женщина, светлокожая, красивая, как никто, — плывет и толкает перед собой большой балансир, а на балансире лежит дитя,и лицо у него все в крови, кровь идет из глазницы, а глаза нет. Вот уже женщина у самой его лодки, вот нырнула и скрылась.
И вдруг откуда-то из-под лодки, словно бы из самой ее середины слышится громкий плач. Он хочет подняться и заглянуть туда, но чувствует, что не может пошевелиться, старается изо всех сил, до пота — и не может. Так он лежит неподвижно, в испуге и волнении, и вдруг слышит — грустный голос зовет его по имени:
“Мата-ндуа, Мата-ндуа! О мой сын, сын мой, Мата-ндуа!”
Изумленный, он спрашивает:
– Матушка, Се-ни-рева, это ты?
А голос в ответ:
– Нет, сынок, это не Се-ни-рева, это я, мой любимый, твоя настоящая мать — Талинго .
Тут он говорит:
– Я точно знаю твой голос, я его слышал! Но что это, что ты говоришь! Разве Се-ни-рева мне не мать, а Таусере не отец? Ведь я всю жизнь прожил с ними.
И голос отвечает со всей страстью:
– Нет, сынок, нет. Я твоя мать. Эти супруги очень хорошие люди, и я люблю их за то, что они так любят тебя. Но твоя мать я, Талинго. Теперь слушай, я тебе все расскажу .
И она начинает с начала, с того дня, как ее, молодую девушку, взял силой жестокий вождь, тот самый, что убил ее отца, и рассказывает, как она прыгнула с лодки, когда ее хотели съесть, и как их прибило к берегу Оно, и как она охраняла его день и ночь, помогала ему в работе, берегла от опасности, спасала от смерти. Все это узнает во сне Мата-ндуа.
Потом голос говорит:
– Знай, мой сын, что лодку твою нарочно отпустил Янго-леву. Тебе больше нельзя оставаться там, где он живет. Имя Туи Оно уже произнесено в Земле Духов и уже послано за ним оттуда: гонец в пути. Когда Туи Оно умрет, новым вождем станет его сын, твой враг.
Поэтому послушай слова матери — это слова любви. Последний раз вернись на Оно. Весел у тебя на самом деле нет, но вот тебе балансир. Он поможет тебе достичь берега, и в это время они на своих лодках еще не вернутся с охоты за черепахами. Возвращайся на Оно, забирай тех двоих, что так любят тебя, поднимай парус и возвращайся на землю, где ты родился, на Тонга.
Не бойся ничего. Ветер будет попутный, и никакого худа с тобой не случится: ведь я охраняю тебя. А сейчас просыпайся, сын, просыпайся скорее и не забудь то, что я тебе сказала .
Тут она берет балансир и стучит им о борт лодки.
Мата-ндуа тотчас проснулся, потому что услышал громкий стук. Перегнулся за борт и увидел, что между корпусами лодки появился балансир. А больше он не увидел ничего.
Тут он стал звать:
— Матушка, дорогая матушка! Почему ты ушла? Матушка, дорогая матушка, позволь мне хотя бы раз заглянуть в твои глаза!
Но в ответ не услышал ни голоса, ни звука, только волны с шорохом подбегали к лодке. Но балансир, за который он ухватился рукой, уже заработал, и так он понял, что Талинго велит ему плыть. Плача, уселся он на корме и стал рулить тяжелым балансиром. Балансир и вправду был большой и тяжелый, но в руках у Мата-ндуа был легким, как маленькое веслышко. Лодка шла по волнам, как при хорошем ветре. Мата-ндуа сказал сам себе: “Это мать помогает мне!”
Долго придется рассказывать, о чем говорил он со старыми супругами, как поведал им о своей матери, приплывшей по волнам, чтобы снова спасти его от верной смерти, как плакала Се-ни-рева, сколько просила его не верить снам, как клялась, что он ее сын, что она его носила, она родила его на свет… Так она говорила, пока ее не остановил муж.
Таусере сказал строго:
— Довольно, женщина. Не надо больше обманывать мальчика. Сын, Талинго говорит правду. Она твоя мать, она. Но и мы любим тебя. С того дня, как мы нашли тебя на берегу, мы полюбили тебя и всегда были хороши с тобой. Ты тоже был нам хорошим сыном. Не плачь, жена, да и что плакать? Вот, он знает правду, но любит нас по-прежнему.
А Мата-ндуа сказал:
— Я люблю вас еще больше!
Много еще было сказано слов, но ,наконец они собрали все необходимое и уселись в лодку. Задул попутный ветер, и три дня они плыли по океану, а затем увидели вдали берега Тонга. В последнюю ночь их плавания юноше приснился новый сон.
Ему спилось, что в лунном свете выходит к нему мать — не плывет, как прежде, а твердой поступью идет по гребням волн, и только босые ноги сверкают среди белой пены. Так приходит она к нему, наклоняется над ним, смотрит на него своими печальными глазами и рассказывает ему об обычаях Тонга, о том, как ему надо поступать. И все это им очень нужно — ведь они все трое чужие на Тонга, не знают ни островов, ни рифов, ни проливов, ничего не знают, потому что они чужестранцы, ступающие на чужую землю.
Когда наутро белой полосой вышли перед ним буруны, с берега полетела к ним навстречу маленькая зеленая птичка, села юноше на голову — а он правил лодкой, — потом поднялась и полетела к другому острову, правее, еле заметному. Прошло немного времени, и птичка вернулась. И так много раз.
Юноша сказал:
— Отец, приспусти парус. Не будем подходить к этому берегу, поплывем за птичкой.
Таусере приспустил парус, и, когда нос лодки уже смотрел на нужную землю, маленькая птичка устроилась на макушке Мата-ндуа и заснула. А когда лодка подошла к бурунам, проснулась и полетела перед ними, показывая, каким проходом идти. Юноша повел лодку за птичкой и вот уже прошел риф,вышел в тихие воды лагуны и пристал к песчаному берегу.
Остров, на который они прибыли, был Тонга-тамбу, Священный Тонга, и совсем близко от того места, где они пристали к берегу, стоял великий поселок — в нем жили Туи Тонга. Они пошли туда, чтобы явиться к вождю, но вдруг увидели — в поселке пусто и тихо, земляные печи давно остыли, дома вот-вот упадут и все заросло сорной травой.
Таусере сказал:
— Враги всех убили, — и его жена заплакала.
Но Мата-ндуа сказал:
— Нет. Где это видано, чтобы враги убивали людей, а дома их не предавали огню? Здесь не было никаких врагов. Здесь случилось какое-то другое несчастье. А ведь это был край вождей. Посмотрите, какие здесь дома, все большие, хорошие, сколько их. Видно, здесь была какая-то хворь, многих погубила, а кто выжил, бежал прочь, оставив мертвых.
Женщина стала просить:
— Уйдем отсюда за ними вслед. Я не могу оставаться в этом пустом поселке. Страшно оставаться с мертвыми. Смотри, сынок, вот та птичка, что вела нас до сих пор. О дух, мы попали в дурное место. Здесь одни мертвецы. Пожалей нас, дух, прошу тебя, отведи куда-нибудь к живым!
Так говорила, причитала бедная женщина, вся в слезах; подняв голову, смотрела она на птичку, а та кружилась над ними, и, когда Се-ни-рева договорила, улетела прочь.
Мата-ндуа сказал:
— Идем за птичкой.
Они последовали за ней, прошли через поселок, вышли в заросли, прошли через задние ворота в крепостном валу, прошли по могучей горе, спустились в долину — и тут птичка взмыла вверх с громким криком и полетела к густым зарослям деревьев по другую сторону ручья, что бежал по дну долины.
Они перешли поток, подошли к тем зарослям, и тут им открылось ужасное зрелище: там сидели люди, убитые голодом и горем, изможденные, несчастные. Они сидели кругом на траве и смотрели пустыми глазами на одного из своих — умирающий, он лежал в середине круга. Он был очень-очень старый; он лежал на траве, воздуха ему не хватало.
Но Мата-ндуа, когда вошел в круг и наклонился над умирающим вождем, смотрел гневно и неумолимо. Он ведь знал, кто это, знал потому, что все ему было поведано во сне в последнюю ночь плавания, когда его мать пришла к нему, ступая по волнам.
Он смотрел гневно, неумолимо, а старик, с хрипом ужаса, привстал и испуганно смотрел — только не на самого Мата-ндуа, а на птичку, что уселась у него на макушке.
Он закричал в ужасе:
— Уберите ее! Утащите ее отсюда!
Старик весь скрючился, дрожал, и на губах у него выступила пена.
— Хватайте ее за руку! Оттащите ее от балансира! Она убьет меня этим балансиром!
Тут он стал молить о прощении:
— Почему ты хочешь убить именно меня, а, Талинго? Ведь это был не я. Это был тот юноша, Фаха. И я убил его за это. Я проткнул его копьем. Пожалей, пожалей, меня, Талинго, я стар, слаб, немощен.
И опять он захрипел в отчаянии, поднял руку, словно собираясь отвести удар, — и умер.
Юноша посмотрел на мертвое тело и сказал:
— Он был мне отцом. Плохим отцом. Я хотел убить его, потому что он погубил мою мать, Талинго, но вот духи увели его от меня.
Старик с седой бородой спросил:
— Как, ты — сын Талинго? Талинго, дочери Такапе? Неужели ты ее сын? Когда она утонула, ее единственный сын был грудным младенцем; они оба тогда погибли. Я сам это видел, я, Анга-тону (“прямой, справедливый, несгибаемый” (тонганское имя)
Мата-ндуа ответил:
— Я и есть единственный сын Талинго, а это лежит мой отец. Послушайте же меня, тонганцы, вы должны знать, что с нами было.
И он все рассказал им. А когда умолк, старик проговорил:
— Удивительный рассказ. Удивительный рассказ услышали мы сегодня. Мне следовало бы приветствовать вас по нашему обычаю, следовало бы сказать: “Хорошим было ваше плавание”, но это будет насмешкой. Ведь ты видишь, земля наша погибла. Нас совсем мало, только те, кто здесь, остались в живых. Вот и вождь наш умер. Ты его сын, ты должен наследовать ему, но зачем? Воины убиты, все съедены, остались одни женщины.
Сын Талинго воскликнул:
— Что ты говоришь?! Что за горестные слова! Почему никого нет в поселке? Почему вы прячетесь здесь в лесу? Где все ваши?
Старик ответил со вздохом:
— Погибли, все погибли. Вожди и простолюдины, юноши и старики, — никого не осталось. Остались мы одни, да еще женщины. Но и их увели прочь от нас.
Тут все, кто там был, зарыдали в голос. Когда плач стих, Анга-тону продолжал:
— Прошло восемь месяцев, с тех пор как явилась к нам беда. Мы жили здесь в довольстве и достатке, и тут, ступая по океану, к нам пришел ужасный великан. Он пришел по океану и редко, где пускался вплавь — все больше он шел, ступая по океанскому дну, а голова и плечи у него поднимались над волнами. Мы не знаем, откуда он пришел. Лицо у него светлое, он знает наш язык, но говорит на нем, как чужестранец.
Когда он вышел на берег, мы бросились на него, но он только смеялся над нашими палицами и дротиками, смеялся и отгонял их прочь, как мы отгоняем москитов. Самым сильным из нас удавалось лишь проколоть его шкуру. Он стал убивать наших — душил их одной рукой, растаптывал пятками. Ужасные смерти!
Мы бежали от него. А он взял наших женщин и увел с собой. Построил себе крепость, живет там, а при нем все наши женщины — жены, дочери; все они его наложницы. Каждый день рыщет он по лесу, убивает кого-нибудь из наших и ест. Вот почему мы прячемся здесь. Ты видишь, как нас мало, как мы несчастны. Мы боимся выходить на риф за рыбой, не то великан увидит нас и убьет. Мы едим одни коренья, то, что растет в лесу. И их мы должны есть сырыми: ведь если мы разведем огонь, он заметит дым и найдет нас.
И еще у великана живет злой дух, принимающий обличье белой летучей лисицы. Эта лисица тоже людоедка. Дух помогает ему, охраняет крепость, пока великана нет, стоит на дозоре ночью, когда великан спит.
Сначала мы пытались подкрасться к крепости, звали своих женщин, но этот дух всегда всех замечал. Многие так погибли. Поэтому беги, беги, пока великан не знает, что ты здесь. Если он узнает, тебе не миновать смерти. Возвращайся вместе со своими спутниками к лодке, бегите из этого края зла, пока живы.
Может, вы сжалитесь и над кем-нибудь из этих несчастных, возьмете и их с собой, возьмете столько, сколько увезет ваша лодка. А я сам уже стар и ни на что не годен. Я останусь здесь. Разве плохо будет, если я последую за своим господином, сегодня ли, завтра или послезавтра?! Я всегда шел за ним, в войне и в мире, в океане и на земле.
Мы вместе сражались, вместе сидели на пиру, и смерть пусть возьмет нас вместе. Мы ляжем в одну могилу. Он был грозный человек, жестокий. Но что из того? Он был моим господином, всю жизнь я служил ему. Я все сказал, я, Анга-тону.
Все долго молчали, а потом заговорил Мата-ндуа:
— Да, печальные, горестные слова. Теперь послушайте меня. Я решил сразиться с великаном. Если погибну — умру, и на этом все кончится. Но если я останусь жив — будете мне верны, дадите мне то, что со смертью отца принадлежит мне по праву?
Старик сказал:
— Мы будем верны тебе, — и все подхватили:
— Мы будем верны тебе.
Но Анга-тону спросил:
— Зачем ты идешь на смерть? Если ты отправишься к великану, смерти не миновать. В тебе одном течет кровь Туи Тонга, ты один остался. Зачем же тебе искать смерти? Отправляйся на какой-нибудь другой остров, пережди тяжелое время. Великан не вечен, ты сможешь вернуться сюда, привезешь своих детей, заселите эту землю, когда великана не будет. Беги, пока не поздно, прошу тебя, беги, пока не погас совсем огонь Тонга.
– Встань, мой сын, Кало-фанга (“стреляющий в лодки”), встань и иди за своим господином. Служи ему так же, как я служил его отцу, будь для него тем же, кем я был для его отца. Возьми его жизнь и охраняй ее.
Пусть твои глаза будут его дозором, твоя рука — его палицей, твое тело — его щитом. И вы все, вы тоже идите, идите за своим господином в другой край. Охраняйте его, берегите, а потом, когда великана не станет, возвращайтесь сюда, и ваш господин станет вождем в земле своих отцов. А мои дни прошли, дела мои совершены. Я отправляюсь за своим вождем, вот он лежит перед вами.
Так сказал Анга-тону. Кало-фанга поднялся с земли, склонился перед новым вождем, припал к его руке и сказал:
— Господин мой, я с тобой, отныне и навсегда я буду тебе верен.
И другие поднялись, всего сорок семь человек, и все поклялись верно следовать за Мата-ндуа повсюду.
Одни старики остались сидеть. Они сказали:
— Мы умрем вместе с Анга-тону.
Тут заговорил молодой вождь. Он поднял руку, глаза его горели, голос был громким и звенящим, как в тот день, когда он обращался к юношам Оно, когда стоял перед Янго-леву, которого сбил ударом кулака с ног.
Мата-ндуа воскликнул:
— Я не стану никуда бежать! Разве может сын Туи Тонга бежать прочь, как последний трус, оставить своих людей в беде?! Даже дети трусливых глупцов будут смеяться надо мной! И зачем вообще слова? Сейчас не до них. Идем, Кало-фанга, веди меня к губителю моих людей.
И они вдвоем пошли через лес, а те все остались в густой чаще, и Таусере с Се-ни-ревой остались с ними. Матандуа шел молча, ни слова не сказал, пока не увидел вал великановой крепости. Тут он приказал Кало-фанга:
— Оставайся здесь и жди. Если великан убьет меня, вернешься к отцу и расскажешь ему об этом. Если я убью великана, мы вместе вернемся с победой.
Он уже собрался идти, но Кало-фанга схватил его за руку и вскричал:
— Нет, мой господин, нет! Я пойду с тобой. Не отказывай мне в этом, мне будет стыдно, если ты пойдешь один.
Но молодой вождь высвободил руку и приказал:
— Оставайся здесь, делай, как я говорю. Оставайся здесь и жди исхода схватки.
Кало-фанга сел под высоким деревом и заплакал:
— Горе, горе! Он идет на смерть. А я, я никогда не вернусь к отцу. Как можно вернуться и сказать, что мой господин погиб, а я в это время не был с ним рядом?
А молодой вождь смело подошел к крепостной ограде и вошел в крепость. Тут он увидел на вершине высокой пальмы летучую лисицу, питавшуюся человеческой кровью, огромную, совершенно белую (Летучая лисица, особенно светлая, считалась воплощением сверхъестественных сил и была объектом поклонения).
С ужасным криком она взмыла в воздух и полетела к берегу. Тут из домов высыпали женщины, множество женщин, и среди них были женщины того острова, их силой увел с собой великан.
Они увидели в крепости незнакомца и беспредельно изумились. Столпились вокруг него и стали уговаривать его скорее бежать прочь. До того хотелось им спасти незнакомца, что они даже не стали спрашивать, откуда он.
Одна говорила:
— Беги, беги, пока еще есть время!
Другая причитала:
— Великан тебя убьет!
Третья говорила:
— Лисица уже донесла ему, что ты здесь.
Тут еще одна женщина закричала:
— Вот он! Идет!
Тотчас все женщины разбежались, и Мата-ндуа остался один посреди крепости.
Тут показался великан, сердитый и запыхавшийся. Он спешил с берега — там на рифе он охотился за морскими черепахами; земля у него под ногами дрожала.
— За смертью пришел! — зарычал он и бросился на молодого вождя. Великан ринулся на Мата-ндуа, тот отскочил в сторону, и тотчас его палица ударила великана по сухожилиям под коленом!
Громадный враг упал ничком, а молодой вождь изо всей силы ударил его в это место еще раз, потом еще раз, пока великан не поднялся. А сухожилие под коленом было у великана уязвимым местом.
Об этом тоже сказала спящему сыну Талинго, когда приходила к нему в последнюю ночь плавания.
Великан зарычал, поднялся ,наконец, на ноги и опять бросился на смельчака. Вдруг раздался страшный крик: из леса выскочил Кало-фанга; огромными прыжками приближался он к крепости, размахивая над головой палицей, и кричал:
— Я здесь, я здесь! Я не могу больше оставаться там, мой господин! Мы умрем вместе!
Мата-ндуа крикнул:
— Колени! Колени! Бей его под коленом, Кало-фанга, сзади под коленом!
Так их стало трое. Это была ужасная схватка! Великан рычал и хрипел, бросался то на одного, то на другого. Они же сновали у него между ног и все время били в одно и то же место. Наконец, он снова упал на землю, и они испустили победный клич, потому что думали — ему настал конец.
Но великан, падая, схватил большое дерево, пригнул его к земле, пока летел вниз, и вырвал с корнем. Снова сумел подняться, схватил дерево, как палицу, и одним махом свалил их обоих — они не успели даже отпрянуть. Мата-ндуа и Кало-фанга упали и запутались в ветках дерева.
Великан захохотал, крикнул:
— О! Ну, попались оба! —и уже хотел их схватить, но тут на него налетела маленькая зеленая птичка и впилась ему клювом прямо в глаз! Он завопил, закрыл лицо руками, а оба его врага выбрались из силка, проворно подобрались к нему, обошли его сзади, пока он топал и хрипел от боли, и еще два раза ударили в уязвимое место. Больше и не надо было, великан свалился поперек ствола того дерева и уже не поднимался.
Молодой вождь крикнул:
— Веревку! Веревку! Веревку принесите!
Выбежали из домов женщины, приволокли толстый канат от сети на черепах, и молодой вождь обвил этим канатом шею врага, Великан сопротивлялся, но ничего у него не вышло. Тут уже стало ясно, что схватке конец: Мата-ндуа и Кало-фанга схватились за разные концы каната и задушили великана. Так не стало этого чудовища, губившего и пожиравшего людей. А летучая лисица, что следила за схваткой с дерева, поднялась в воздух, горестно плача, и улетела прочь. Никогда не видели ее на Тонга.
Тем временем Анга-тону и все другие, а с ними Таусере и Се-ни-рева сидели в зарослях. Всем было страшно, головы они опустили, боялись смотреть друг другу в лицо: каждый знал, что в глазах у него — одно отчаяние. То и дело раздавался какой-то шорох, словно с северо-востока дует ночной ветерок: это они вздыхали — один, другой, третий. Они сидели в тягостном молчании и ждали гибельных вестей. Вдруг Се-ни-рева подняла голову, прислушалась и с радостным криком вскочила.
— Жив! Жив! Это его голос!
Издалека, из-за леса, послышалось множество голосов. Звук приближался, и вот уже все услышали песнь, известную каждому тонганцу. Анга-тону сказал:
— Это песнь смерти! Значит, он жив, он победил великана!
Все вскочили и тоже запели.
Тут показались Мата-ндуа и Кало-фанга: они шли по гребню холма и высоко над собой несли голову великана, насаженную на гарпуны. За ними шли женщины, и лес звенел от их поющих голосов. А над всем этим висел густой дым: он поднимался от сожженной крепости. В этой крепости, обложенное столбами из крепостной ограды, горело тело ужасного великана.
Так на Тонга не стало этого ужасного чудовища. А привел его туда гнев духов.
В тот же день все вернулись в оставленный поселок, начали поднимать дома, работали день и ночь, неустанно. А потом совершили прекрасные обряды, и молодой вождь был провозглашен Туи Тонга. Так он наследовал своему отцу, а того вождя погребли на выступе скалы, обращенном к океану.
Так стал править новый Туи Тонга. В жены он взял Тауки, самую красивую из тамошних девушек. И вскоре уже в самом большом доме поселка на циновках барахтались детишки. У Мата-ндуа так и осталась одна жена. Как-то его приемная мать сказала:
— Господин мой, тебе надо взять других жен, и тогда у тебя будет много хорошей тапы (материя).
Он же покачал головой, улыбнулся и сказал:
— Тапа — это хорошо, но мир и покой в доме лучше.
И еще разные женщины родили много детей от того великана. Из этих детей выросли могучие люди, на которых держался тот край.
Немного лет прошло, и поселок стал тесен для живущих в нем. Решили разделиться на три поселка. Тогда-то и построили два новых поселка, Муа и Хихифо.
А задолго до этого, когда только стало известно, что великана больше нет, люди с Вавау, с Хаапаи, с других островов забыли про рознь и объединились, чтобы пойти войной на Тонга-тамбу, отомстить тамошним воинам за все их прежние дела.
И говорили на этих островах так:
— У них осталось совсем мало людей, мы победим их.
Страх поселился на Тонга-тамбу, и уже многие готовили дары, чтобы купить мир, и собирались склониться перед новыми победителями. Но Туи Тонга не слушал их, верил, что его палица сокрушит любого, кто пойдет на него войной, заставит любого просить только пощады. Так утешал Туи Тонга своих людей.
И вот враги высадились. Он напал на них с тыла — они в это время беспечно, разобщенно двигались к его поселку. Они и не думали, что он решится на такое: ведь у него было мало воинов, а у них — множество. Когда задние ряды пали, поднялся страшный крик, и враги исполнились беспокойства. Сердца у них стали словно вода. Они побросали оружие и побежали в разные стороны и падали, сраженные воинами Туи Тонга. Даже женщины вышли из поселка, и каждая убила по воину. Те, кто остался жив, бросились к лодкам, но Туи Тонга заранее выволок их на берег. Стало ясно, что им не убежать, и они сели и заплакали в отчаянии, ожидая смерти.
Он сказал:
— От живых людей, пока они живы, много пользы. А что за польза от мертвых? Их убьют, съедят, вот и все. Не смейте никого больше убивать.
Так он остановил дело смерти. Тех, кто остался в живых, он отослал в родной край; остались только те, кто хотел. И он велел из каждой земли приносить ему раз в год дань.
Прошел год, и нашлись вожди, что восстали против него: укрепив свои поселки, они отказались нести ему дань. На таких он повел своих воинов, и непокорные погибли ужасной смертью, укрепления их пали, а поселки сожрал огонь. А покорным он всегда был хорошим вождем, не угнетал никого и не давал угнетать другим. Даже бывшие враги стали его друзьями, и все острова покорились ему. Дважды завоевал он их — однажды оружием, другой раз мудростью.
Приемные родители Туи Тонга дожили до глубокой старости. Он по-прежнему любил их, чтил и был им послушным сыном. Когда же они умерли, он похоронил их вместе с вождями, и все оплакивали их.
И старый Анга-тону тоже жил еще долго после смерти великана. В тот день радости он решил не следовать за своим господином, старым Туи Тонга. Он стал потом таким же слепым и немощным, как Латуи (человек с Вавау, попавший в бурю на Оно), но разум его оставался ясен до смерти. Никогда не уставал он рассказывать молодым о делах прошлого, и больше всего он любил рассказ об одноглазом Мата-ндуа.
Итак, Туи Тонга жил превосходно. А успех во всех делах шел к нему от советов Талинго; ведь она продолжала приходить к нему во сне, предупреждала об опасности, говорила, как поступить в важном деле.
И Кало-фанга всегда был с ним, днем и ночью, дома и в чужих краях, на земле и в океане. Он держал клятву, данную в тот день, когда он склонился перед вождем, припал к его руке и говорил: “Господин мой, я с тобой! Отныне и навсегда я буду тебе верен”. И он всегда помнил наказ отца, данный в тот день: “Пусть твои глаза будут его дозором, твоя рука — его палицей, твое тело — его щитом”. Всегда был он верен этому наказу.
Так прошло много лет, дети Туи Тонга выросли в прекрасных мужчин и женщин, и вот к нему пришло великое желание — отправиться на Фиджи, навестить могилу матери. Он созвал вождей, рассказал им о своем замысле и поставил править до своего возвращения старшего сына. С собой он взял Кало-фанга, несколько отборных воинов, и они отплыли на Оно.
Там правил уже младший сын Туи Оно. Янго-леву давно умер от старой раны в колене: она вновь открылась, загноилась, и он умер в ужасных мучениях. Три месяца пробыли тонганцы на Оно и жили в мире с тамошними людьми, заключили с ними союз, который дошел и до нашего времени. С Оно они отплыли на другие острова и в конце концов достигли На-и-раи. На На-и-раи Туи Тонга велел проверить лодку, потому что решил возвращаться на Тонга. Но духи решили иначе, и он уже никогда больше не увидел Тонга.
Нет, его не убили враги, не свалило несчастье, не унесла злая болезнь. Случилось так. Уже все было готово к плаванию, и последнюю ночь он лег спать в большом доме в На-тау-тоа — это главный поселок на На-и-раи. И снова пришла к нему во сне Талинго. Прежде, когда она приходила к нему, глаза ее были печальны, а в эту ночь она смотрела светло и радостно. Она ничего не сказала ему, а только поманила его рукой.
Кало-фанга проснулся в испуге и услышал, как Туи Тонга тихо сказал:
— Прощай, Кало-фанга. Я ухожу. Талинго зовет меня, — и умолк.
Кало-фанга сказал:
— Мой господин разговаривает во сне.
Утром он проснулся и увидел: Туи Тонга лежит на боку, холодный, мертвый, и на лице у него счастливая улыбка.
Они не стали погребать его в чужой земле, а решили уложить под палубой лодки; на палубе они собрали груду песка, чтобы сберечь его тело. Когда с громким плачем несли его тело к лодке, Кало-фанга поддерживал его голову. Когда тело уложили, он наклонился, хотел еще раз припасть к руке вождя, и слезы дождем полились на лицо мертвеца. Тут Кало-фанга упал рядом с телом Туи Тонга, без стона, без муки. Так ушел дух этого верного воина, ушел вслед за духом того, кого он так любил. Даже духи их были вместе на пути в Мбулу.
Оба тела покрыли слоем песка, что лежал на палубе, подняли парус и отплыли на Тонга. Ветер был попутный, и на третий день они уже были дома.
Туи Тонга похоронили рядом с его отцом, а Кало-фанга положили у ног его господина.
Так без боли и хвори умер Мата-ндуа, лучший из высоких вождей, смелый в войне, мудрый в мире, ужасный для врагов, верный друзьям, любящий и добрый со всеми.
