Маленький Кара-Катыр был сыном рабыни. Его отец был хан, но у этого хана душа была так черна, что её никто бы не взялся ни мылом отмыть, ни ножом отскоблить. Родная мать Кара-Катыра давно умерла, а у мачехи душа была ещё чернее ханской, и маленький Кара-Кагыр всегда был голоднее и грязнее самого последнего человека в ханском дворце. Потому-то его и прозвали так обидно: Кара-Катыр. Все знали, что это значит Чёрный ослёнок или Грязный ослёнок — это ведь одно и то же.
В один из дней хан с чёрной душой отправился в поход. Навоевался он вдосталь и, когда стал для соседей страшней, чем самый страшный кот для мышей, решил вернуться домой. Ханские нукеры гнали впереди табуны лошадей, груженных добычей, а хан ехал сзади, глядел на дымящиеся города, которые он превратил в груды развалин, на огромные сады и поля, которые стали теперь принадлежать ему, и думал: «Эх, почему у меня нет других детей, кроме этого никому не нужного Кара-Катыра! Было б у меня сорок сыновей, — в сорок раз больше взяли бы мы добычи».
В сорок раз больше людей! В сорок раз больше коней!
Только размечтался так хан, как вдруг споткнулся под ним испуганный конь и точно из земли вырос рассерженный аждаха.
— Эй, хан! Твой конь наступил мне копытом на палец. Выбирай теперь одно из двух: или коня, отдавай, или лучшее из того, что дома не знаешь!
Жалко стало хану коня, и он обещал то, о чём ещё не знал. А оказывается не знал хан о том, что как только он уехал из дому, жена подарила ему сорок сыновей. Они были так же черны душой, как и сам хан, и с нетерпением ожидали отца, чтобы вместе идти в набег и быть в сорок раз страшней для врагов.
Когда хан узнал об этом, ему стало жалко отдавать аждахе то, о чем он мечтал. Поэтому ханша приказала слугам привести Кара-Катыра, умыть его, одеть получше и выдать за одного из своих сорока сыновей.
Но аждаха заметил обман. Он рассердился и в ярости вонзил кинжал в гранитную скалу, на которой высился дом хана, а Кара-Катыра всё-таки увел с собой.
И вот, как только они ушли, хан почувствовал, что с ним творится что-то ужасное. Из гранитной скалы, пронзенной кинжалом, стала капать самая настоящая кровь, а хану казалось, что это он ранен ножом и что это у него льется кровь. Ему было больно, и он кричал, чтобы поскорее вытащили кинжал из скалы, но никто не мог этого сделать и даже самым сильным людям не удавалось шевельнуть клинком.
Тем временем аждаха решил разделаться с сыном обманувшего его хана.
— Давно уже, — сказал он Кара-Катыру, — я хотел жениться на красавице Бермес — дочери Алмас-хана. Иди и найди её для меня.
Всякий, кто хоть краем уха слыхал о красавице Бермес, понимает, конечно, что аждаха послал Кара-Катыра на верную смерть. Найти хана и его дочь не может никто. Недаром и зовут их так: Алмас и Бермес. Если назвать иначе, получится: Неведомая дочь и Невиданный хан. А попробуй-ка найди того, кого никто не видал, и приведи ту, о ком никто не ведал!
Бедный Кара-Катыр знал об этом. Но ослушаться аждаху нельзя, и он не сказал ни слова и пошел за дочерью хана Алмаса в сторону, куда заходит вечером солнце.
Он шёл так долго, что у него совсем износились башмаки и сам он стал ещё тоньше и невзрачней, чем прежде. В сумрачном песчаном краю, в котором очутился Кара-Катыр, не было ничего живого и из земли торчали только несколько кустиков колючей тобургу да сухой обгорелый пенёк.
На душе у Кара-Катыра было тоскливо. Он был самый одинокий и самый несчастный мальчик на свете.
В отчаянии он подошёл к обгорелому иссохшему пню, обнял его и заплакал:
— Эх, старый кривой пенёк! Ты такой же чёрный и некрасивый, как и я. И никому мы с тобой не нужны.
Он поцеловал обрубок дерева, и тогда к его изумлению вокруг стало светлее, черный обгорелый пенёк превратился в столетнего доброго пастуха, а колючие кусты тобургу стали овечками. Они радовались освобождению, резвились на воле, хватали губами песок.
— Здравствуй, Кара-Катыр, — сказал старый чабан. — Ты добрый и хороший мальчик, и я хотел бы помочь тебе. Какие заботы печалят тебя?
— Салам-алейкум, дедушка!—почтительно ответил Кара-Катыр. — Я ищу Бермес, дочь Алмас-хана.
И он рассказал пастуху, как плохо жил он у своей мачехи, как попал к аждахе, и как послал он его туда, откуда ещё никто не возвращался.
— Не горюй, Кара-Катыр, — сказал старик, — ты вернешься домой. Будь только таким, как до сих пор, постарайся понравиться пяти моим сыновьям, с которыми ты скоро встретишься, и на обратном пути обязательно побывай у меня. А теперь — прыгай поскорей через пенёк и иди за своей Бермес.
Он снова стал пеньком, мальчик прыгнул, и пенек и кусты тобургу вдруг исчезли, вокруг появились деревья и птицы на них, а сам Кара-Катыр очутился на берегу ручья и чуть не закричал от восторга — такой он вдруг стал сильный, рослый, красивый. Это он сам себя, точно в зеркале, увидел в воде.
Кара-Катыр пошел вниз по ручью и вскоре увидел похрустывающую жерновами мельницу и гладкое озеро, отделенное от реки плотиной. На берегу озера лежал обсыпанный мукой мельник и, фыркая и отдуваясь, глотал воду целыми бочками.
Ещё немного, — и он выпил бы всё озеро до капли. Но тут Кара-Катыр заметил в воде ветку шиповника с тысячью острых колючек. В одно мгновение юноша очутился в воде, откинул ветку и, мокрый, запыхавшийся, выскочил на берег.
— Здравствуй, мельник, — сказал он улыбаясь, — ты мог поцарапать себе горло шипами.
— Алейкум салам, богатырь, — ответил мельник. — Спасибо тебе за услугу.
Кара-Катыр сперва даже не понял, кому это ответил мельник, никто ведь не называл его богатырем, — всё ослёнок, да грязный катыр. Но мельник говорил ему, и Кара-Катыр понял, что это и есть один из пяти сыновей доброго пастуха. Беседуя, они понравились друг другу, и мельник решил проводить своего приятеля до дворца Алмас-хана.
Когда они выходили из леса, Кара-Катыр заметил охотника, целившегося в орла. Это был такой ловкий птицелов, что он в один миг и совсем незаметно умел связать волоском ноги двух быстро летящих сорок, а стрелой с первого же раза и с любого расстояния мог попасть даже в муравья. Но сейчас ловкости охотника мог наступить конец, потому что сзади подползала змея и он её не видел. Не раздумывая, Кара-Катыр бросился вперёд, оттолкнул охотника и задушил змею.
— Спасибо тебе, богатырь, — сказал стрелок.
— И от меня спасибо, — добавил мельник. — Это ведь мой младший брат.
Все трое были довольны и решили продолжать путь вместе. В степи им повстречался странный пастух. Он скакал только на одной ноге, так как другая у него была заткнута за пояс, но даже и на одной ноге пастух бежал так быстро, что на ходу умудрялся доить самых быстрых оленей. Оказывается, если б одноножка стал бы и на вторую свою ногу, он перегнал бы и косуль, и ветер, и всё, что угодно. Занятый своими оленями, бегун не заметил, как сбоку, наперерез ему мчался дикий кабан с огромными острыми клыками. Ничто, казалось, не могло уже спасти одноножку, но Кара-Катыр успел выхватить нож и метнул его зверю в самое сердце. Олений пастух остановился и сказал:
— Да будет удача тебе, богатырь. Спасибо, что спас меня от дикого зверя.
— И от меня спасибо, — сказал охотник. — Это ведь, мой младший брат Бегунок.
Кара-Катыр обрадовался, а Бегунок присоединился к друзьям и их стало четверо. К вечеру они увидели человека, который приложил ухо к земле и вслушивался во что-то, но тщетно, так как над головой его звенел комар. Кара-Катыр на лету поймал комара, и человек послушал еще немного, а потом сказал:
— Спасибо тебе, богатырь! Наконец-то я расслышал слово, которое хотел мне сказать с другого конца земли мой приятель.
— И от меня спасибо, — сказал Бегунок.
Оказывается, это был его младший брат — Соловьиные уши. Друзья взяли его с собой и пошли вместе к городу Алмас-хана. Неподалеку от него они увидели худого рыжего волка. Кара-Катыр хотел было метнуть в него стрелой, как вдруг заметил огромного, приготавливающегося к прыжку тигра. Кара-Катыру стало жалко голодного волка, и он пустил стрелу не в него, а в тигра.
— Спасибо, человек, — сказал волк, — я тебе ещё пригожусь.
— И от меня спасибо, — сказал Человек-Соловьиные уши. — Это, ведь мой младший брат.
И вот Кара-Катыр и с ним все пятеро братьев — мельник, чудесный стрелок, Бегунок, Человек-Соловьиные уши и рыжий волк вошли в город Алмас-хана. Сейчас же за воротами города они постучались к бабушке Ажай — самой бедной старушке во владениях Алмас-хана. Она поделилась с гостями последней горстью муки, а когда узнала, что Кара-Катыр пришёл за красавицей Бермес, испугалась и принялась уговаривать друзей отказаться от этой затеи.
— Знаешь ли ты, Кара-Катыр, — говорила она, — что никто ещё и никогда не уходил от Алмас-хана живым.
Оказывается, этот хан всем, кто приходил за его дочерью, ставил невыполнимые задачи. Прежде всего надо было побороть самую злую собаку из его своры, а потом перегнать в беге ведьму Энем, которой сами черти помогали мчаться быстрее вихря. Наконец, если бы кто-нибудь и сумел бы справиться с этими двумя задачами, надо было испытать и третью — провести одну ночь в железной, раскаленной почти докрасна комнате. Ну, а этого, конечно, уже не мог вытерпеть никто, — даже самые старые повара, которые всю свою жизнь стояли у горячей плиты.
Кара-Катыр понимал, что никакой надежды выполнить эти три задачи у него нет, но возвращаться без красавицы Бермес он не мог, и, кроме того, ему обещали помочь пятеро его друзей. Поэтому, как только наступило утро, бабушка Ажай отправилась к Алмас-хану и сказала ему, что за его дочерью пришел какой-то джигит я его пять друзей.
— Вай, машалла! — обрадовался Алмас-хан.— Давно у нас не было такой славной забавы. Ну-ка, приведите мою самую злую собаку!
Тут вышел вперёд рыжий волк и, стараясь выглядеть ещё несчастней и голодней, чем он казался, проговорил:
— Будь справедлив, Алмас-хан. Разреши сперва мне помериться силами с четвероногим, а потом уж пусть схватится с ним и Кара-Катыр.
Хан посмотрел на худого и заморенного волка и рассмеялся, а самая злая собака испугалась и убежала. Волк догнал её одним скоком и растерзал.
— Эй, слуги, скорей позовите сюда Энем! — крикнул побледневший Алмас-хан.
Это ведь впервые нашлись смельчаки, которые уцелели после первого ханского испытания.
— Справедливый хан, — сказал тогда олений пастух, — разреши мне вместо Кара-Катыра потягаться в беге с твоей Энем.
Хан посмотрел на бегуна, у которого одна нога была заткнута за пояс, и засмеялся — где уж одноножке догнать Энем! Тогда олений пастух побежал вперед, а Энем сперва захватила кувшин вина и еду, а потом в один миг догнала одноножку и побежала чуть впереди его.
Хан и Кара-Катыр забрались на высокую башню и видели, что ему никак не догнать Энем.
В полдень бегуны остановились далеко в степи, чтобы отдохнуть, а потом бежать назад. Энем достала еду и вино, напоила одноножку, а когда он заснул, покинула его.
Хитрая ведьма была уже совсем близко от города и Кара-Катыру и его друзьям грозила бы верная смерть, но тут ловкий охотник поднял лук и спустил тетиву.
Чуть свистнув, стрела помчалась к заснувшему оленьему пастуху и со звоном разбила пустой кувшин у его головы. Одноножка проснулся и, увидев, что Энем перехитрила его, отвязал от пояса свою вторую ногу и в три скока обогнал ведьму и всех чертей, которые ей помогали.
— Эй, слуги, — испугался Алмас-хан, — скорей разжигайте костры, раскалите добела железную комнату для гостей.
Хан знал, что теперь уже шестерым друзьям от него не уйти, и Кара-Катыр загрустил.
— Не унывай, товарищ, — шепнул мельник. Он пошел к морю, осушил его в семь глотков, а вечером первый вошел в пекло и стал фонтанами разбрызгивать всю выпитую днём воду и плавающих в ней рыб. Раскалённая железная комната сразу остыла, а рыба сжарилась, так
| что друзья смогли хорошо поужинать и в приятной прохладе спали до утра.
Узнав об этом, Алмас-хан пришел в ярость и созвал всех своих везиров и советников, чтоб они придумали способ умертвить Кара-Катыра.
— О, подобный самому богу повелитель, — сказал главный везир, — позови сегодня Кара-Катыра и его друзей к себе на пир и вели подсыпать в их кушанья яду. И когда уста твои будут наслаждаться чудесными яствами, пусть глаза насладятся мучениями и смертью твоих врагов.
Везир говорил всё это хану на ухо, шёпотом, чтобы их никто не слыхал, но друг Кара-Катыра—Человек-Соловьиные уши — не даром имел такой топкий слух,—он слышал всё и предупредил друзей. А юркий охотник птицелов не даром был такой ловкач, что на лету умел связать ниткой двух быстрых сорок, — он незаметно переменил кушанья, и отрава очутилась на блюдах хана и его везиров.
Так был наказан Алмас-хан и его слуги, а красавица Бермес досталась Кара-Катыру.
Он собрал все добро Алмас-хана и часть дал старушке Ажай, а остальное навьючил на целый табун лошадей и отправился в обратный путь.
У места, где друзья встретились с волком, Кара-Катыр распрощался с ним и оставил ему шестую часть богатства Алмас-хана и его людей. Потом он распрощался с другими своими друзьями и всех одарил, а сам с Неведомой дочерью Невиданного хана прибыл наконец к месту, где увидел когда-то чёрный обгорелый пенёк.
— Салам алейкум, дедушка! — поклонился он старому, столетнему пастуху.—Я сделал всё так, как ты советовал.
— Здравствуй, богатырь, — ответил пастух. — Возьми от меня на дружбу одну из моих овечек и возвращайся к пославшему тебя аждахе. Помни только одно — когда он захочет наградить тебя, не бери ни стальных мечей, ни ятаганов с дорогими в алмазах рукоятками, а возьми самый плохонький клыч с выщербленным клинком и не слушай никаких уговоров.
Кара-Катыр поблагодарил пастуха, а потом перескочил через обгорелый пенек и вмиг очутился перед аждахой.
— Это ты, Кара-Катыр? — удивился он. — Ты сумел, оказывается, привести мне Бермес— дочь Алмас-хана. Ну что ж, будь теперь свободен и выбирай в награду любое мое оружие.
Он подвел юношу к стене, на которой висели острые ятаганы, украшенные драгоценными камнями, синеватые кинжалы из дамасской стали, чудесные амузгинские клинки и самые лучшие в мире сабли. У Кара-Катыра даже дух захватило от всего этого великолепия, но он пом-пил совет пастуха и выбрал самый тупой, изъеденный ржавчиной клыч. Сколько ни уговаривал его аждаха, как ни смеялся, — Кара-Катыр стоял на своем.
Тогда аждаха рассердился и прогнал Катыра, а красавицу Бермес потащил к себе.
— Мой храбрый Кара-Катыр, — кричала она, — не оставляй меня! Спаси от этого ужасного аждахи, возьми с собой!..
Кара-Катыр бросился на помощь, и он бы погиб в неравной борьбе, да аждаха уже скрылся в своем логове, а вход в него завалил огромной скалой.
Кара-Катыр очутился ни с чем. Только и остались у него — маленькая овечка, да вот этот, никуда негодный клыч, которым, наверно, даже масло нельзя разрубить.
Юноша в досаде взмахнул клинком, полоснул им скалу и вздрогнул от неожиданности — этот паршивый клыч расколол каменную глыбу точно орех, в внутри оказалась ослеплённая дневным светом сова. Тяжело хлопая крыльями, она поднялась в воздух. Кара-Катыр пронзил её стрелой, и к его ногам упали три зеленоватых яйца. Кара-Катыр поднял их, и в тот же миг перед ним появился испуганный, дрожащий аждаха. Таким его ещё никто никогда не видел.
«Эге, — подумал Кара-Катыр, — в этих совиных яичках заключено, видно, что-то очень важное для этого чудовища. Дай-ка я раздавлю одно».
Он так и сделал, и аждаха упал на землю и стал умолять:
— Мой ненаглядный, добрый Кара-Катыр! Не губи меня. Я сделаю всё, что прикажешь.
Кара-Катыр приказал сейчас же отдать красавицу Бермес и все сокровища, какие только имеются у аждахи, Не прошло и секунды, как всё это очутилось перед Кара-Катыром. Тогда он раздавил второе яйцо и аждаха совсем ослабел и пролепетал: — Пощади, богатырь… Лучше прикажи что угодно…
Кара-Катыр приказал, чтобы он сам, его Бермес и все сокровища перед ним сейчас же оказались дома и чтобы все его встречали и видели, какой он герой.
Не прошло и секунды, как всё это исполнилось и Кара-Катыр очутился перед домом своего отца.
Рядом с ним стояла невиданной красоты девушка, чуть впереди — овечка, подаренная пастухом, а вокруг лежали несчитанные сокровища.
Поодаль, как побитая собака, сидел аждаха и ждал малейшего движения своего повелителя. Кара-Катыр сжал рукой третье яйцо, и аждаха испустил дух.
Весь народ узнал бывшего Грязного ослёнка и удивился— такой он стал красивый и сильный. Потом все бросились к юноше и рассказали ему, что случилось за время его отсутствия. Рассказали, как аждаха отомстил хану с чёрной душой, как до сих пор капает кровь из гранитной скалы, в которую он вонзил нож, и как с каждым днём теряет последние силы вероломный отец Кара-Катыра.
Тогда Кара-Катыр подошёл к скале, легко вынул тот самый клинок, который не могли даже пошатнуть прославленные силачи. Все поразились и закричали: «Слава Кара-Батыру! Слава!»
С этих пор бедного заморыша стали называть по-новому. Он был рад, потому что, конечно, гораздо приятнее называться Грозным Батыром, чем Грязным Катыром.
На следующий день Кара-Батыр женился на красавице Бермес и устроил всеобщий пир. Все радовались его счастью и любили его. Только злая мачеха и её сыновья острей прежнего ненавидели Кара-Батыра. У них даже печёнки позеленели от зависти, и ханша каждый день уговаривала мужа, чтобы он послал сорок её сыновей к слезли с коней и вдруг у всех на глазах стали вдвое меньше, затем на головах у них появились самые настоящие козлиные рога, а на руках и ногах — копыта. Они стали такими же противными козлами, как и те, которых они привезли. Вместе с ними они кинулись в сторону и вмиг расхватали и сено и листья и всё, что было зелёного поблизости.
— Гоните их вон! — закричали люди, и козлы скоро скрылись далеко за стенами города.
А Кара-Батыр обнял свою Бермес и вместе с ней пошёл в ханский дворец.
— Хотите знать, что сказал мне отец моего отца? — спросил Кара-Батыр. — Он сказал мне: будь ханом!
— Хорошо, будь ханом, Кара-Батыр, — отвечали мачеха и отец, — только не повторяй сейчас того, что он велел передать нам.
— Нет, я повторю, — засмеялся Кара-Батыр. — Он велел сказать: будьте вы свиньями!
Как только Кара-Батыр произнёс эти слова, хан с чёрной душой и его злая жена превратились в диких кабанов и убежали в лес.
От них, говорят, и пошла свиная порода.
А Кара-Батыр и его Бермес поселились в ханском дворце и стали жить на радость и на славу.
‹ Синяя птицаВверх
