Жила когда-то на свете одна старуха, и была она такая старая, что забыла, сколько ей лет. Никто ей о прожитых годах не напоминал, даже смерть. Дети старухи разъехались, внуки старухи разъехались, и правнуки тоже из дома ушли.
Осталась старуха одна со стадом овец. И полюбила она их, как родных детей. Каждую овцу звала по имени, знала, какую траву ягнята любят, а какая для баранов лучшее лакомство. Сколько колючек она у овец из шерсти вынула, сколько сбитых копыт залечила, разве упомнишь… И на пастбище старуха своё стадо тоже сама гнала. Большое было стадо. Но старуха никому его не доверяла.
Вот идёт она по деревне, опирается на
суковатую палку, глаз с земли не сводит. Да и как ей на небо посмотреть, когда тяжёлой вязанкой хвороста лежат на её спине годы ?
Ветер свищет, ветер хлещет, грозит старуху унести, а она дальше идёт, слёзы на глазах, что от ветра выступили, вытирает. И откуда в старухе столько упрямства и упорства, все кругом только удивлялись. Не каждому, конечно, такая выдержка достаётся!
Так было весной, летом и осенью. Только зимой старуха не выходила из дома, грелась у очага. Стадо она своё тоже из загона в такую погоду не выпускала, боялась, что ветер унесёт. Нацепит старуха на нос очки в ржавой оправе, возьмёт спицы и начнёт вязать. Бесконечное шерстяное полотнище падает ей на колени, складками покрывает ноги, стелется вокруг очага.
Всю зиму старуха вязала, руки работой занимала. А заботы и мысли у неё только о стаде. Как там её овечки? Не мёрзнут ли? Не хворают ли? Не скучают ли?
Дует ветер в декабре, стонет и свищет в январе, бьётся в окна в феврале. Двери на петлях скрипят, крыша рухнуть грозит. Затянулась зима, уходить не хочет. Сбились овцы в кучу, блеют, старуху зовут, не пережить им таких долгих и суровых холодов.
«Когда же наконец весна наступит?» — шепчет старуха.
«Когда же увидят мои овцы зелёные пастбища и зелёные луга?» — спрашивает.
«Когда же они мёрзнуть перестанут?» — возмущается.
Медленно, как седобородые старики, ушли из Пиренеев Декабрь и Январь. А Февраль
и Март так прочно засели, так обжились, что уходить не думают. Стонет ветер, блеют овцы, считает старуха зимние дни. И как нет конца её вязанию, нет конца и холодным дням. Тянутся они бесконечной ниткой в её клубке. Один клубок кончится — другой начнётся.
Но вот чиркнула ласточка крылом о стену хижины, и улыбнулась старуха. Первый весенний знак! Счастливый знак! Вот и деревья распрямились, соками наливаются. Шагает, торопится к Пиренеям Апрель, и дня не пройдёт — будет он у порога её дома.
Встала тогда старуха, отбросила вязальные спицы и давай Март бранить, что так долго ждать её заставил, что овец не щадил, голодом морил, холодами студил:
Март, Март, снег да град, Я спасла всех ягнят, Всех баранов, всех овец, Уходи же наконец! Март, Март, месяц злой, Уходи с глаз долой!
Услышал старухины слова месяц Март, обиделся и решил в Каталонских Пиренеях остаться и отомстить старухе.
Но что делать, брат Апрель уже в дверь стучится. И тогда сказал Март брату: «Апрель! Дай мне в долг три своих денёчка. У меня здесь кое-какие дела остались недоделанными. Очень тебя прошу».
Согласился Апрель. Март дни у него взял и так разошёлся, что люди подумали, не Январь ли назад вернулся.
Ветер половину старухиных овец сдул. А вторую половину снегом засыпало. Осталась у старухи одна овечка. Прячет она её дома, греет у очага, юбкой и вязанием покрывает. Но разве с Мартом поспоришь? Погибла у старухи и последняя овца.
Тут и дни эти, взятые Мартом в долг у Апреля, кончились. Да назад не воротишься, стада снова не соберёшь.
Не выдержала старуха такого горя, заснула и больше не проснулась.
А дни эти и поныне называют в Каталонских Пиренеях Старухиными или Днями, взятыми в долг. Пусть все помнят, как бывает, если поторопишься и не подумав что-нибудь сделаешь.
