Выполняю моё давнишнее обещание — вот вам первый пример искусства шанахи. История моя будет про знаменитого Рафтери, одного из достославных бродячих артистов Коннахта, по праву считавшегося самым удивительным шанахи во всем Кривине, в чем мне самому удалось убедиться.
[Шанахи — бродячий сказитель и музыкант в Ирландии.]
Только, чур, перескажу я вам эту историю, как моей душе угодно.
Так вот…
Рафтери был не только скрипачом — он был человеком. Первейшим человеком и лучшим скрипачом, какой когда-либо ступал по земле в кожаных башмаках. Свет не знал сердца более щедрого, чем у него.
О! в его скрипке слышались и завывание ветра, и дыхание моря, и шёпот банши под ивами, и жалоба бекаса на вересковой топи. В ней звучали одинокость болот и красота небес, свист черного дрозда и песня жаворонка, легкая поступь тысяч и тысяч фей, топот их маленьких ножек в ночной пляске до самой зари.
[Банши, так называют в Ирландии духов которых предвещают смерть.]
Его напев, подобно ветру средь камышей, то падал, то убегал, увлекая за собой слушателей, которые всегда окружали его. И самая черная душа светлела, гордость уступала кротости, а суровость таяла как снег в мае.
Со всех концов Ирландии стекались люди, чтобы послушать его. Каждая пядь земли между четырьмя морями ведала о его славе. Люди забывали голод и жажду, жару и холод, оказавшись во власти его музыки. Звуки его скрипки отдавались в каждом уголке человеческого сердца. И хотя он легко мог бы сделаться самым богатым в своем краю, лучшей его одеждой так и оставалась потрепанная куртка.
Деньги он презирал. Любовь! Только любовь — единственное, что он знал и чему поклонялся. Для него она была всем на свете.
Только любовь — услада его сердца — могла вывести его из могилы и привести на свадьбу Динни Макдермота и Мэри.
И только любовь, одна лишь любовь, была их богатством — отважного Динни и красотки Мэри в ту ночь, когда они поженились. В четыре пустые стены вернулись они из церкви: холодная вода да ночной мрак за окном — вот и всё.
Но что им было за дело до этого, раз поженились они по любви? Мэри отказала самому скряге Макгленахи из Хилхеда со всеми его коровами, пастбищами и рыбалками. А Динни смело отвернулся от Нэнси Мур из Мервах с её ста фунтами, семью телятами и двумя сундуками с приданым из чистого льна, которое он получил бы,- помани только пальцем. Но он взял в жёны Мэри.
И вот они оказались одни-одинёшеньки в своей жалкой лачужке в свадебную ночь, вместо того чтоб пировать, как это обычно полагается. Одни-одинёшеньки — да, да! Ведь все рассудительные люди просто возмутились, что оба упустили случай разбогатеть и поправить свои дела — случай, посланный самим небом,- эти телята и денежки Нэнси Мур; рыбалки, пастбища да еще двадцать коров того скряги в придачу.
А? Упустить такие прекрасные предложения, как будто это так, пустяки! И пожениться сломя голову, как дурачки какие-нибудь, не имея за душой ни полушки.
Но всем этим умникам было не понять — куда им! — что Динни и Мэри просто бежали от искушения поддаться всеобщему благоразумию и обвенчаться с золотом,- вот они и поженились по любви. Ну, и конечно, все почтенные люди отвернулись от них и оставили влюблённую парочку одну, в полном одиночестве, но зато полную любви друг к другу в эту первую ночь после их свадьбы.
Но вот поднялась щеколда, и к ним в дом вошёл сгорбленный старичок со скрипкой под уже почерневшей зелёной курткой. Он пожелал доброго вечера и присел на стул, который Динни придвинул для него поближе к огню.
— Ну и длинный путь я проделал, — сказал скрипач. — И голоден же я! Если б, добрые люди, вы дали мне чего-нибудь к ужину, я бы спасибо сказал вам.
— Ха! Ха! Ха! — рассмеялись оба дружно. — Ужинать? Так знайте, хотя мы только сегодня сыграли свадьбу, на ужин у нас ничего, кроме любви. Право же! Будь у нас хоть что-нибудь, чем можно было бы набить желудок, мы с радостью и от чистого сердца отдали бы большую долю вам или какому-нибудь другому гостю.
— Как! — воскликнул гость. — Вы поженились только по любви? И у вас нечего даже бросить в горшок?
— Конечно! — ответили оба. — Ха! Ха! Ха! И теперь мы за всё это расплачиваемся.
— И это не такая уж дорогая цена, — говорит Мэри.
— Совсем недорогая! — говорит Динни.
— Да благословит вас господь! — промолвил скрипач, который всё это время наблюдал за ними исподлобья. — Коли так, вы не останетесь внакладе. — И спрашивает: — Доводилось вам слышать историю про Рафтери?
— Рафтери? Ещё бы! Или ты смеешься над нами? Только глухие или мёртвые не слышали про великого Рафтери.Тут старый скрипач кладет скрипку и смычок к себе на колени и говорит:
— А ну, пошлите-ка весточку соседям, чтобы приходили да приносили свадебные подарки. И не какие-нибудь, а самые лучшие, мол, на свадьбе будет играть сам Рафтери.
— Рафтери? — воскликнули оба, когда речь вернулась к ним.
— Ну да, Рафтери — это я, — говорит скрипач, снова беря свою скрипку.
Так и подпрыгнуло сердце у обоих от радости, и все мирские заботы рассеялись, как туман с гор.
Новость, подобно лесному пожару, облетела всю округу: сам Рафтери, великий Рафтери, о котором наслышано даже дитя в колыбели, но кого редким счастливцам удалось видеть, будет играть на свадьбе у Динни Макдермота! Все словно голову потеряли, побросали работу и, позабыв про жадность, похватали лучшие подарки для новобрачных и поспешили к их дому.
Барни Броган принёс копчёную свиную грудинку, а Джимми Макдой баранью ногу. Эамон Ог пришёл, согнувшись в три погибели под тяжестью целого мешка картошки, а миссис Мак-Колин, как гора, — полные руки постельного белья. С полотном, которое принесла Молли Макардл могла соперничать лишь фланель Сорхт Руа. Но им не уступали и бочонок масла Пэдди, прозванного Привидением, да и овсяные лепешки Ройсин Хилфтери, которые могли пригодиться и впрок. Даже Баках Боог притащил свой подарочек: сахар и чай. К всеобщему изумлению, появился и знаменитый скряга Матта Мак-а-Нирн, еле волоча корзину с крякающими утками и гогочущими гусями.
О, большущий сарай потребовался бы, чтобы схоронить все богатство, какое привалило в эту ночь Динни и Мэри, — целые груды добра и всякой всячины, эти их свадебные подарки. И Рафтери простым кивком головы благодарил за них каждого мужчину и каждую женщину. Они думали про себя: будь они хоть трижды богаты, все равно оставаться им в неоплатном долгу перед Рафтери. Они боялись даже громко чавкать на этом свадебном пиру,- а пир получился и впрямь на славу, лучший пир во всей округе, так уж все тогда и решили, — чтоб не пропустить хоть словечко или шутку, которые Рафтери то и дело отпускал со своего почетного места за столом. Его шуточки кололи и жалили, и уязвляли, и все же они заставляли смеяться даже тех, кому он прямо-таки наступал на любимую мозоль.
Ну и гордилась наша парочка, Динни и Мэри, своим свадебным ужином, самым лучшим, самым богатым, самым весёлым-развесёлым, какие только видели зелёные горы Ирландии! Да им и было чем гордиться. Больше того, каждый ребёнок тех гостей, которые побывали у них в ту ночь, рассказывал детям своих детей, кто украшал почётное место за столом на свадьбе у Динни Макдермота в ту ночь.
А когда пиршество закончилось и всё прибрали, Рафтери поставил свой стул прямо на стол, в углу, сел, вскинул на плечо скрипку и провёл по ней смычком. Все, кто были там, затаили дыхание: им послышалось в скрипке завывание ветра, и дыхание моря, шёпот банши под ивами, и жалоба бекаса на вересковой топи. Красота небес и одинокость болот звучали в ней, и свист чёрного дрозда, и песня жаворонка, и лёгкая поступь тысяч и тысяч фей, топот их маленьких ножек в ночной пляске до самой зари.
Подобно ветру средь камышей, его напев то падал, то убегал, увлекая за собой затаивших дыхание слушателей. И самая чёрная душа светлела, гордость уступала кротости, а суровость таяла как снег в мае. И не было никого среди них, кто, хоть раз услышав его музыку и подпав под её сладостные чары, не пожелал бы навсегда остаться в их власти.
Но вот настала минута платить скрипачу за услуги, и тут Рафтери взял свою шапку и прошёлся с нею по кругу, — ни один скрипач не делал этого прежде.
И что же, кто, покорённый его игрой, поклялся себе дать шестипенсовик, подавал шиллинг, а кто решился дать шиллинг, расщедрился на целую крону. И когда Рафтери обошёл всех в доме, шапка оказалась полным-полнёхонька, даже с верхом.
А после все до одного, — конечно, то ещё действовали волшебные чары музыки, — трясли Динни руку, целовали Мэри в губки, просили господа бога благословить их брак и убирались восвояси. А за ними и Рафтери сунул свою скрипку под старую, уже почерневшую зелёную куртку, пожал руку оторопевшему Динни, расцеловал Мэри и, поручив богу беречь их счастье, двинулся в путь. Оба лишь рты разинули, вытаращили глаза и не могли вымолвить ни словечка.
И только шапка старика, доверху набитая серебром, которая так и осталась на столе, вернула Мэри дар речи.
— Он забыл свою шапку с деньгами! — закричала она.
— Погоди, я сейчас его окликну! — сказал Динни, бросаясь к дверям.
Но не успел он там очутиться, как дверь раскрылась, и в дом вошёл Пэт-коробейник со словами:
— Бог в помощь!
— Бросай свой мешок, Пэт, — кричит ему Динни, — скорей верни этого старика со скрипкой, которого ты только что встретил!
— Какого чёрта ещё? — спрашивает Пэт.
— Да Рафтери! Рафтери! Ты сейчас встретил самого великого Рафтери! Он играл на нашей свадьбе и забыл свою шапку с деньгами. Беги за ним!
— Рафтери, — повторяет Пэт. — Ты что, спятил? Да его, Рафтери, могилу я помогал закапывать ещё три недели назад, в графстве Голуэйском. Бедный скиталец!
— Да, Рафтери…- повторяет он про себя, печально качая головой, пока Динни и Мэри как громом поражённые застыли посреди комнаты. — Рафтери, нищий богач, который мог бы умереть богачом, а ушёл на тот свет с тремя полупенсовиками в кармане, без целой рубахи на плечах. Рафтери! Тьфу, пропасть!
Что и говорить, Рафтери был не только скрипачом,- он был человеком, лучшим из лучших! Человеком и скрипачом. Никто, равный ему, не ступал ещё по земле в кожаных башмаках, не было ещё на свете сердца более щедрого, чем у него.
О! в его скрипке слышались завывание ветра, и дыхание моря, и шёпот банши под ивами, и жалоба бекаса на вересковой топи. В ней звучали одинокость болот, и красота небес, и песня жаворонка, и лёгкая поступь тысяч и тысяч фей, топот их маленьких ножек в ночной пляске до самой зари.
Подобно ветру средь камышей, его напев то падал, то убегал, увлекая за собой слушателей. И самая чёрная душа светлела, гордость сникала, а самое жесткое сердце становилось мягким, как воск.
Со всех концов Ирландии стекались люди, чтобы услышать его скрипку, — слава его облетела каждую пядь земли между четырьмя морями. Люди забывали голод и жажду, жару и холод, пока звучала его чарующая музыка. В каждом уголке человеческого сердца отдавались звуки его скрипки. И хотя он легко мог бы сделаться самым богатым в своём краю, лучшей его одеждой так и оставалась потрёпанная куртка.
Деньги он презирал. Только любовь. Любовь — единственное, что он знал и чему поклонялся. Для него она была всем на свете. Музыка, Красота и Любовь — вот его богатство, которое он оставил, уходя в могилу. Да, с тремя полупенсовиками в кармане, в драной рубашке на плечах, он умер богачом, наш Рафтери…
В старину говорили:
Восхвалять бога достойно, но мудрый не станет клясть и дьявола.
