Жил, говорят, в давние времена юноша-царь. По соседству с ним жил бедный крестьянин. Этот крестьянин с утра до ночи работал у царя и зарабатывал одну ложку муки. Этим и жил он со своей старухой и единственной дочерью.
Вот юноша-царь позвал его и говорит: — Ну, бедный крестьянин, ты прожил свой век, и я хочу узнать, какого ты ума! Отгадай загадку: что слаще всего? Утром скажешь! Если не отгадаешь — отрублю голову!
Бедный крестьянин думал-думал — не может отгадать. Сладкую пищу он никогда не пробовал. Что давал ему царь, то и казалось сладким. Пришел домой и плачет.
Дочка спрашивает:
— Почему, отец, плачешь?
— Ну, дочка, умру завтра: ходил — отходил свое, пожил — конец мне пришел! Юноша-царь загадал мне загадку! Если не отгадаю ее — обещает отрубить голову!
— А что загадал?
— Спрашивает: что слаще всего?
— Ну, отец, из-за чего плачешь! Лучше усни да отдохни хорошо! Завтра скажешь: ‘Знаю, что слаще всего! Когда наработаюсь у тебя с утра до ночи, вычищая твою грязь, и приношу домой одну ложку муки, а моя старуха топит печь в земляном чуме-голомо [Чум-голомо — коническое жилище, обложенное дерном.] — тогда у меня теплеет в носу. А пока из муки она толокно готовит, я уже засыпаю без ужина. Так что слаще всего — сон!’ Знает ли он сам больше этого?
Старик успокоился и уснул.
На другой день старик встал рано утром и пошел к царю.
Юноша-царь спрашивает:
— Ну, отгадал?
— Э-э! Отгадал как будто! Не ведаю только: правильно ли, неправильно ли?
— Ну, что слаще всего?
— Когда наработаюсь у тебя с утра до ночи, вычищая твою грязь, и приношу домой одну ложку муки, а моя старуха топит печь в земляном чуме-голомо — тогда у меня теплеет в носу. А пока из муки она толокно готовит, я уже засыпаю без ужина. Так что слаще всего — сон!
— Да ну? — удивился юноша-царь. — Оказывается, ты умный человек! Почему же ты тогда живешь так бедно? Еще одну загадку отгадай: что быстрее всего на свете? Если к утру не отгадаешь — отрублю голову!
Старик ничего придумать не смог, заплакал и пошел домой. Дома все рассказал дочери.
— Зачем плакать из-за этого! — говорит дочь. — Ложись и спи! Утром скажешь: ‘Когда выйду из своего дымного земляного чума-голомо и, протерев глаза, взгляну на небо — до единой звезды вижу на небесах, погляжу на землю — до единой травки вижу на земле. Но никак не достигну окоема. Так что быстрее всего — человеческий взор!’ Старик уснул. Утром пришел к царю с готовым ответом.
— Ну, отгадал? — спрашивает юноша-царь.
— Э-э! Отгадал как будто! Неведомо только: правильно ли, неправильно ли? Когда выйду из своего дымного земляного чума-голомо и, протерев глаза, взгляну на небо — до единой звезды вижу на небесах, погляжу на землю — до единой травинки вижу на земле. Но никак не достигну окоема. Так что быстрее всего — человеческий взор!
Юноша-царь еще больше удивился:
— Да ты, старик, оказывается, умный человек! Все имеет три меры! — Царь выводит и передает старику пороза [Пороз — нехолощеный домашний олень.]. — Чтоб к утру пороз отелился! Приведешь с теленком. Только не смей помет собирать!
Бедный старик приводит домой пороза и плачет.
— Чего плачешь, отец? — спрашивает дочь.
— Вот, передал пороза! Велел, чтоб он к утру отелился. А как отелится пороз?
— Э-э! Как отелится пороз? Ты привел даровую пищу! Пороза заколи, мясо съедим!
Старик заколол пороза. Мясо съели. Дочь собрала в сумку копыта и внутренние кости, передает отцу:
— Вот черные копыта — мать, а внутренние кости — телята. Скажешь так и, как детские игрушки, расставишь их на царском столе. Пороз только так телится! Больше этого знает ли он сам? Тогда он настойчиво спросит: ‘Своим умом ты этого достичь не мог. Если б ты был так умен — не чистил бы мою грязь. Кто тебе советует, говори?!’ Ты не скрывай и скажи ему: ‘Есть дочка, она советует!’ Утром старик приходит к юноше-царю.
— Ну, отгадал? — спрашивает царь.
Старик копыта и внутренние кости расставляет на столе, как детские игрушки, и говорит:
— Пороз только так телится!
— Своим умом, старик, ты зтого достичь не мог. Если б ты был так умен — не чистил бы мою грязь. Кто советует?
— Есть у меня дочка. Она советует!
— Дочь у тебя умница! — говорит юноша-царь и передает старику ведро с пробитым дном. — Пусть залатает! Если не залатает — обоим головы отрублю!
Старик с плачем приносит ведро:
— Ну, настал день неминуемой гибели! Царь говорит: ‘Пусть дочь залатает это ведро! Если не залатает — обоим головы отрублю!’
Дочь говорит:
— Унеси обратно и передай: залатать, конечно, женское дело, но пусть он, как мужчина, вывернет ведро наизнанку, словно торбаса.
[Торбаса — кожаная обувь.].
Старик унес ведро и передал, как дочь сказала. Юноша-царь отпустил старика и говорит:
— Сам пойду посмотрю на твою дочь!
А пришел, увидел девушку и сразу влюбился. На другой день свадьбу сыграли.
Сколько прожили они — неизвестно. Но с тех пор, как женился юноша-царь, уподобился кукле: сидит себе и только, а делает все жена.
Потом, видно, надоело ему, что все решает жена.
— В одной стране двум царям не быть! Лучше давай разойдемся! — говорит он.
— Давай разойдемся! — согласилась жена.
— Бери с собой что хочешь!
Настает последняя ночь. Когда муж уснул, жена берет его с постелью в охапку и переносит в земляной чум-голомо отца. Юноша-царь утром проснулся, потянуться хотел, а голова и ноги в стены упираются. Удивился юноша-царь:
— Где я? Как очутился здесь? — спрашивает жену.
— Это я тебя в чум-голомо принесла! — отвечает жена.
— А почему принесла?
— А как же! Захотела и принесла. Сам сказал: могу взять с собой что захочу!
Юноша-царь так и не смог разойтись с женой.
— Не так уж, оказывается, ты умен! — говорит ему жена. — Живи царем. А я буду жить простой хозяйкой.
Так благодаря дочери и старик со старухой, покинув свой земляной чум-голомо, тоже стали жить в богатом доме.
